[Gorvin]

Памятник средней необразованности

Три дня назад завершился процесс по делу капитана Николая Захаркина, выбросившего из окна двух дочерей своей сожительницы. Вернее сказать, якобы выбросившего, потому что история, мягко говоря, темная. Блядовая…. то есть я хотел сказать, боевая подруга бравого капитана мадам Лапузина заявляет сакраментальное: “Кто, если не он”, выброшенные девочки так и не смогли ни вспомнить ни толком объяснить, как оказались на улице под окнами, ну а сам шевалье Захаркин, естественно, обвиняет во всем свою верную метрессу. Кукушка мочит петуха, тсзать. Обычная история, Банк Империал (с). Про завершившую процесс со стороны обвиняемого фразу “Мой девиз: жизнь – Отечеству, сердце – женщине, а честь – никому!” говорить, думаю, вообще не стоит – лучше сразу встать и затянуть песню Игоря Наджиева “Наша честь”.

Однако я затягивать не буду, и отнюдь не потому, что отвратительно пою (хотя и это соответствует истине, да). Просто я хочу сказать о другом. Дело Захаркина, на мой взгляд – это один из последних аргументов, убедительно доказывающих, что суд присяжных в России – это даже не анахронизм, до которого мы еще “не доросли”, как любят повторять блогеры-кантианцы, междуреченские шахтёры, ёбнутые члены “Солидарности” и прочие представители гражданского общества современной России (тм), а просто-напросто чужеродный, ненужный и опасный для России правовой институт. И для того, чтобы это понять, не надо быть ни старшиной коллегии присяжных, ни федеральным судьей, ни Председателем Верховного Суда, ни, оборони Господи, гарантом Конституции РФ.

Корни убеждения о том, что нам как воздух нужен суд присяжных, само собой разумеется, лежат в Благословенных Девяностых, когда с мы с радостными воплями и взвизгиваниями побежали перенимать “все как у людей” – лишь бы не было так, как при страшном “сицилизьме”. При этом разработчики проекта по введению соответствующей главы в тогда еще УПК РСФСР совершенно забыли, что реальная роль суда присяжных в системе common law (общего права), мягко говоря, довольно сильно отличается от того образа, который рисовали себе господа авторы конь цепции судебной реформы.

Сторонники СП любят цитировать Токвиля: “Судебный орган, который заслуживает одобрения великого народа на протяжении веков, который неизменно возрождается во все периоды цивилизации, во всех странах, не может быть чужд духу справедливости”. Однако в англо-американской правовой системе суд присяжных – это не просто “судебный орган”, а краеугольный камень всей системы судопроизводства. А система способна давать очень нехилые, и что еще более немаловажно, резонансные сбои – вспомните хотя бы пресловутое дело О Джей Симпсона. К тому же – и в Англии, и в США решение присяжных заседателей о виновности или невиновности, обоснование их выводов по этому вопросу не подлежит почти никакой проверке, поскольку не допускается апелляционное обжалование выводов суда относительно фактических обстоятельств дела. Может ли это привести к судебной ошибке? Ответ, полагаю, очевиден.

Более того, роль суда присяжных в common law совершенно различна с их же ролью, что называется, “на континенте”, где суд присяжных прямо рассматривает дело совместно с профессиональными судьями, а не автономно от них. Скажем, в конституции Португальской Республики (п.1 ст. 210) указано следующее: “Жюри состоит из судей коллегиального суда и присяжных заседателей и участвует в судебном рассмотрении тяжких преступлений по требованию обвинения или защиты, за исключением дел о терроризме”. Испанский Органический закон о суде присяжных (1995 г.) закрепляет в судопроизводстве трибунал из профессионального судьи, председательствующего на процессе, и девяти присяжных заседателей. В статье 91 Конституции Австрии (1920 г.) наряду с положением о том, что народ должен участвовать в отправлении правосудия, записано: “По делам о перечисленных в Законе преступлениях, за которые может быть назначено суровое наказание, а также по делам о всех политических преступлениях и проступках вопрос о виновности обвиняемого решают присяжные”. Однако фактически в судопроизводстве не существует суда присяжных: дела о преступлениях средней тяжести рассматривает коллегия из трех судей-профессионалов и двух заседателей (шеффенов), о тяжких преступлениях – трое судей и восемь непрофессионалов. То же самое – трое судей и девять непрофессионалов – имеет место быть и во французском суде ассизов (последняя конструкция действует вот уже семь десятков лет, и действует притом весьма успешно).

Европейцы, надо заметить, вообще весьма скептически относятся к самой сути института СП. В свое время профессор Упсальского университета П. Экелеф обозначил проблему суда присяжных как “неестественное распределение судебных задач”: с одной стороны, специальная квалификация судьи не используется для оценки доказательств, а с другой – присяжные при оценке могут допустить ошибки, что, в конечном итоге, и привело к введению в странах, использующих систему жюри присяжных, сложных формальных правил оценки доказательств (Крылова Б.С. Введение в шведское право. М., 1986. С. 97 – 100). И это отношение, в принципе, неудивительно – ведь присяжные “в принципе не могут дать правовую оценку известным им фактам, поскольку рассматривают лишь их социальный и моральный аспекты, судят о подсудимом по его биографическим данным, поведению во время судебного заседания, наличию родственников в зале суда и их отношению к обвиняемому. Материалы уголовного дела трактуются присяжными в рамках бытовых, привычных для них понятий” (Белкин А. Спорные достоинства и очевидные недостатки суда присяжных // “Мировой судья”, 2009, N 1)

У нас же, естественно, европейский опыт успешно проебали проигнорировали, посмотрели на “Старшего брата” (как тогда было принято) и быстренько попытались встроить американскую модель в российский конвейер – или попросту говоря, впихнуть невпихуемое. Опять же, никто при этом не интересовался реальными цифрами того, сколько дел рассматривается присяжными в тех же САСШ – а цифры эти составляют всего-навсего от 5 до 15 процентов, если брать, что называется, в среднем по больнице. Больше того: из опубликованных данных опроса 500 судей в США установлено, что доверять можно лишь немногим более 66% выносимых вердиктов. По данным специального исследования судебных ошибок, проведенного учеными Колумбийского университета в Нью-Йорке, уровень судебных ошибок по делам 1973 – 1995 гг., по которым в качестве наказания была назначена смертная казнь, составил 68%. В силу таких ошибок 82% из 5760 смертных приговоров были пересмотрены и вместо смертной казни назначены другие наказания, а по 7% дел осужденные вообще были признаны невиновными (Болатаев Д. Смертная казнь и проблема судебных ошибок в США // Российский следователь. 2003. N 8. С. 38-39). Однако это же было никому неинтересно: ведь главным было укрепить Очередное Великое Демократическое Завоевание (ОВДЗ) на флагштоке Новой Жизни (НЖ). Let’s go quickly to create a brave new world, угу.

И как-то совсем в тени энтих самых ОВДЗ И НЖ при этом осталась одна маленькая, но очень гордая существенная особенность нашего менталитета. А она, промеж тем, проста как семь копеек: отношение к преступнику и его деяниям (да и к деяниям человека вообще, пожалуй что) на Руси всегда базировалось не на праве и законопослушании, а на “правде и справедливости”. “Не в силе Бог, а в правде” – это про нас. Само по себе, как жизненный принцип – это, разумеется, более хорошо, нежели плохо. Но выстраивать систему судопроизводства и воздаяния за совершенное, практически полностью подменяя моральной компонентой компоненту юридическую – это настоящему правоведу не приснится и в кошмарном сне. Однако именно это у нас и было сделано. Наши присяжные – это люди, которые беспристрастно к содеянному относиться не могут по определению – потому как русский человек привык все пропускать через себя и выбирать мерилом всего собственную Загадочную Русскую Душу (тм), она же известна как “левая пятка правой ноги”. С какой сегодня встал – так и оценил.

Меж тем идиотизм наших боевых законодательных андроидов в этой сфере достиг невыразимых диалектических высот: у нас, согласно ныне действующему Уголовно-процессуальному кодексу (ч. 5 ст. 339) запрещается постановка вопросов, требующих собственно юридической оценки при вынесении присяжными заседателями своего вердикта (что, казалось бы, по сути данного института логично), но при этом уже в следующей статье (п. 5 ч.3 ст. 340) председательствующий в напутственном слове – - ВНИМАНИЕ! – “разъясняет присяжным основные правила оценки доказательств в их совокупности” (выделено мной. – А.П.). Логика сея мне совершенно неподвластна… К тому же присяжных запрещено знакомить с доказательствами, признанными недопустимыми на стадии предварительного следствия (часть шестая статьи 335). А вы ноктюрн сыграть вердикт вынести сможете, если не будете знать, какие именно доказательства были обвинением отвергнуты и почему? Отож, и я не могу… Ну кроме разве что как сослаться на единство и борьбу противоположностей. Депутаты-младогегельянцы в смычке с блогерами-кантианцами. Цирк с конями, да и только.

И если брать то же самое дело Захаркина, то даже если мы допустим теореическую позитивность и нужность СП – то вправе ли мы полагаться на институт, который надежен настолько, насколько в принципе может быть надежна группа совершенно разных людей, видящих друг друга первый и последний раз в жизни? Обычных людей, подверженных и страхам, и непониманию, и давлению? Если даже случайное “здравствуйте”, брошенное адвокатом Вербицким двум присяжным может повлиять на исход громкого процесса – вправе ли мы принимать громкие, резонансные. а порой и судьбоносные (без пафоса) решения, базируясь на столь шаткой основе? (а в то, что Вербицкий не идиот, чтобы так рисковать позицией по делу, не поверил даже его противник по процессу Михаил Олейник) Думайте сами, решайте сами.

В заключение хотел бы процитировать слова из Общей объяснительной записки к Уставам уголовного судопроизводства 1864 года, сказанные графом Дмитрием Николаевичем Блудовым – бывшим министром юстиции, бывшим министром внутренних дел, а на тот момент – председателем Государственного совета и комитета министров (то бишь, на минуточку, вторым человеком по статусу в Российской Империи):

“В настоящее время едва ли полезно устанавливать суд присяжных. Легко представить себе действия такого суда… когда понятия о праве, обязанностях и законе до того неразвиты и неясны, что нарушение чужих прав, особливо посягательство на чужую собственность, признается многими самым обыкновенным делом, иные преступления только удальством, а преступники только несчастными. Допущение таких людей к решению важного, иногда чрезвычайно трудного вопроса о вине или невиновности подсудимого угрожает не одними неудобствами, но едва ли не прямым беззаконием…”

Прошло кагбэ уже почти полтора века – а воз и ныне там.
Так нужно ли нам сборище “из двенадцати человек, обладающих средней необразованностью”?
А ведь автор вышеприведенной фразы отнюдь не хрен собачий, а идеолог либерализма и выразитель постулата “Каждый человек волен делать то, что желает, если не нарушает при этом равную свободу любого другого человека”, между прочим. Вот и выходит, что господа либерасты несогласные невнимательно читают собственных основоположников (впрочем, тем же самым грешат и коммунисты с “социал-демократами” на левом фланге)

“Тщательнее надо, ребята!”, как говаривал в свое время живой классик отечественной эстрады.
putincev.kuratorov.net/2010/05/20/pamyatnik-sre...