Матов Костика поймал и пожаловался волостному. Через
несколько времени моего старосту, гуменщика и рабочих вызвали
свидетелями в волость. Был суд над Костиком. Костик сначала
запирался, но ввиду явных улик сознался, что украл у Матова
четыре кожи, из коих две спрятал в лесу, а две продал содержателю
постоялого двора. Матов и Костик помирились на том, как мне
рассказывали, что Костик должен возвратить спрятанные в лесу кожи
и заплатить за две другие, им проданные. Костик же заплатил и
свидетелям, – кажется, угостил их водкой.
www.hist.msu.ru/ER/Etext/ENGLGRDT/02.htmДеревенский детектив Не правда ли, прелестно? Просто, главное. Практично.
У Матова украли кожи. Он прежде всего раскидывает умом, кто
бы мог украсть. Как содержатель кабака и постоялого двора,
скупающий по деревням все, что ему подходит, – и семя, и кожи, и
пеньку, и очески, – он знает на двадцать верст в округе каждого
мужика до тонкости, знает всех воров. Сообразив все
обстоятельства дела и заподозрив Костика, он, не говоря никому ни
слова, следит за ним и узнает, что Костик пропал из дому.
Подозрение превращается в уверенность. «Это он», – говорит Матов
и скачет по кабакам разузнать, где проданы кожи и где пьянствует
Костик. Попадает случайно на меня, – ехал мимо, случайно увидал,
отчего же не спросить, – находит важных свидетелей, которые
видели у Костика деньги (а всем известно, что у Костика денег
быть не может), которые видели Костика с ношей. Заручившись
свидетелями, обещав им, что дела далее волости не поведет,
свидетелей по судам таскать не будет, и получив, таким образом,
уверенность, что Костику не отвертеться, Матов жалуется в
волость. Вызывают в волость Матова, Костика, свидетелей – в
волость свидетелям сходить недалеко и от работы их не отрывали,
потому что суд был вечером. Свидетели уличают Костика, и тот,
видя, что нельзя отвертеться, сознается. Дело кончается
примирением, и все довольны. Матов получил обратно кожи, которые
Костик не успел продать, наверно вдвое получил за проданные кожи,
да еще, пожалуй, стянул что-нибудь с содержателя постоялого
двора, который купил у Костика краденые кожи. Свидетелям Костик
или заплатил, или поставил водки, а главное, их не таскали по
судам, сходить же в волость, да и то вечером или в праздник
(волостной ведь тоже мужик, и знает, что в будни днем работать
нужно), свидетелям нипочем. Костик доволен, потому что раз
воровство открыто, ему выгоднее заплатить за украденное, чем
сидеть в остроге. Мы довольны, потому что если бы Костик посидел
в остроге, то из мелкого воришки сделался бы крупным вором.Как менты мешают ловить воров Совсем другое вышло бы, если бы Матов вместо того, чтобы
самому разыскивать вора, принес жалобу в полицию, как делают 47
большей частью помещики и в особенности помещицы. Приехал бы
становой, составил бы акт, сделал дознание, тем бы, по всей
вероятности, дело и кончилось. Какие же у станового с несколькими
сотскими средства открывать подобные воровства? Да если бы у
станового было не 24, а 100 часов в сутки, и он бы обладал
способностью вовсе не спать, то и тогда ему не было бы
возможности раскрывать бесчисленное множество подобных мелких
краж. Становому впору только повинности с помещиков собрать:
пишет-пишет, с сотскими наказывает, сам приезжает...
Положим, помещики вызывают станового, обыкновенно ничего не
разузнав о краже, и не представляют никаких данных, даже и
подозрения основательного высказать не могут; но Матов, казалось
бы, разузнав все предварительно и имея свидетелей, мог бы
принести жалобу мировому и вообще куда следует. Как бы не так.
Матов, как человек практический и сам судов боящийся, очень
хорошо знает, что если бы свидетели только знали, что Матов будет
судиться с Костиком и таскать их, свидетелей, по судам, так они
бы притаились и ничего бы не сказали. В самом деле, представьте
себе, что если бы, вследствие жалобы Матова, свидетелей, то есть
старосту, гуменщика и работников потребовали куда-нибудь за 30
верст к становому, мировому или на съезд – благодарили ли бы они
Матова? Вы представьте себе положение хозяина: старосту, у
которого на руках все хозяйство, гуменщика, без которого не может
идти молотьба, и рабочих потребуют свидетелями! Все работы должны
остановиться, все хозяйство должно остаться без присмотра, да в
это время, пока они будут свидетельствовать, не только
обмолотить, но просто увезти хлеб с гумна могут. Да и кто станет
держать такого старосту или скотника, который не знает мудрого
правила: «нашел – молчи, потерял – молчи, увидал – молчи, услыхал
– молчи», который не умеет молчать, болтает лишнее, вмешивается в
чужие дела, которого будут таскать свидетелем к мировому, на
мировой съезд или в окружной суд. Вы поймите только, что значит
для хозяина, если у него хотя на один день возьмут старосту или
скотника. Вы поймите только, что значит, если мужика оторвут от
работы в такое время, когда за день нельзя взять и пять рублей:
поезжай свидетелем и оставь ниву незасеянную вовремя. Да если
даже и не рабочее время, – очень приятно отправляться в качестве
свидетеля за 25 верст, по 25-градусному морозу, или, идя в город
на мировой съезд свидетелем, побираться христовым именем.
Прибавьте к этому, что мужик боится суда и все думает, как бы
его, свидетеля, храни бог, не засадили в острог или не отпороли.
Матов ни за что не открыл бы воровства, если бы свидетели не
знали Матова за человека практического, который по судам
таскаться не станет. Да и какая польза была бы Матову судиться с
Костиком? Посадили бы Костика в острог, – а Матову что? Кожи так
бы и пропали. Костик на суде во всем заперся бы и кожи, 48
разумеется, не отдал бы, и кому их продал – не сказал бы. Матов
остался бы не при чем, в глазах же крестьян сильно бы потерял,
что неблагоприятно отозвалось бы на его торговых делах. Не лучше
ли кончить все полюбовно, по-божески?Оказывается, отсидку в КПЗ не засчитывали в срок наказания Удивительно это хорошая вещь, новое судопроизводство.
Главное дело хорошо, что скоро. Год, два человек сидит, пока идет
следствие и составляется обвинительный акт, а потом вдруг суд, и
в один день все кончено. Обвинили: пошел опять в тюрьму – теперь
уже это будет наказание, а что прежде отсидел, то не было
наказание, а только мера для пресечения обвиняемому способов
уклоняться от суда и следствия. Оправдали – ты свободен, живи где
хочешь, разумеется, если начальство позволит. Отлично.